Драконье лето - Страница 90

Перед моими глазами встали лица мамы и отца, вытканные в пламени. Почерпнуть у них сил, поделиться собой, узнать, о чем они думали, как завершили свой путь; увидеть в зеркалах Эрика Риста и Вельера и понять их еще лучше… Мы станем ближе друг другу, сохраним свой огонь и зажжем его для тех, кто встанет с нами; высокая вода будет нам нипочем. А маги… маги не устоят тоже.

Я чуть было не выкрикнул: «Так давайте попробуем!» Слова уже рвались с языка; я одернул себя в последнюю секунду.

У нас нет времени, чтобы овладеть зеркальными плоскостями как должно. Это приманка: Вельер возьмет знание как есть, и каждый дракон сожжет по городу.

Я посмотрел на Вельера и медленно покачал головой.

— Жаль, — вздохнул он. — Я надеялся. Значит, завтра многие взлетят в последний раз.

— И вы обвиняете меня? Вельер, если бы я согласился, вы бы спалили Галавер дотла, — Я вспомнил праздник на замковой площади, костер, музыкантов, хохочущую белокурую девушку и парнишку с искрящимися рукавами и почувствовал, как по лбу и коленям течет холодный пот. — Думаете, это справедливо?

— Справедливость? — Вельер резко развернулся. — Людям нечего ждать справедливости. Они бродят во тьме, как сказал поэт.

Он смерил меня взглядом и отвернулся к морю.

— Хотел бы я, чтобы ты сейчас встретил отца и мать, — не глядя на меня, сказал он. — Они бы тебя переубедили. Увы. Разве что через врата… но ты нам нужен.

— Мои родители не принимали врат. Хотя… знаете, если бы врата снова сделали меня ребенком, я бы заколебался, — я присел на корточки, подняв ладони над набегающими волнами. — Встретить отца и маму… я мечтал об этом.

Вельер задумчиво посмотрел на меня.

— Когда я был ребенком, — проговорил он, — мы прилетали сюда летать и купаться. Потом сохли, ночевали на берегу. В один из дней море было особенно бурным, но я упросил мать, и мы отправились к воде. И вот, когда мы зашли по пояс, пошла волна — огромная, сизая — и накрыла меня с головой. Я забарахтался, захлебнулся, и моя рука выскользнула из маминой. Песок набился в глаза, я ничего не видел, меня относило от берега…

Он умолк. Я сидел и смотрел на прозрачные волны, наползающие на мраморную крошку. Такие спокойные, такие обманчивые…

— Не знаю, может быть, ничего и не случилось бы, — продолжал Вельер, — но мой отец не растерялся: подлетел к воде, нырнул, подхватил меня и спас. Мы рисковали: в безлюдном месте, без огня, да еще и с ребенком, мои родители были беззащитны, но это не имело значения. В тот вечер мне было надежнее всех на свете.

На секунду он прикрыл ладонью лицо. Я не видел его глаз.

— Теперь уже никто не возьмет меня за руку.

— И вы тоже иногда мечтаете о вратах? — помолчав, спросил я.

— Врата — наша память об огненном веке. И еще одна неудача. Ты хоть знаешь, для чего их построили? Или «Мифы и легенды» — твой потолок?

Я нахмурился. Если и книга, которую читали мы с Эриком и Лин — подделка, что же настоящее?

— О чем вы?

— Врата построили в год первой казни, — Вельер холодно посмотрел на меня. — Но вовсе не для того, чтобы будущие преступники могли искупить вину. Врата должны были изменить наше прошлое. Отменить убийство. Вернуть казненного к жизни.

— А не наказать будущих убийц… — ахнул я, сразу все понимая. — Мы желали переписать прошлое…

— Врата не стали строить с самого начала: верили, что они не понадобятся, — Вельер криво усмехнулся. — Слишком страшной была цена, которую за них заплатили в изначальном мире. Но когда пролилась первая кровь, мы поверили, что можем все изменить. И возвели врата времени… и обманулись. Парадокс Первого — теперь все проклятое называется именем Первого. Прошлое не меняется. И тогда врата вошли в легенды как тюрьма, убежище, путь в никуда. Я прочитал об этом в библиотеке… когда она еще у меня была. А потом и Корлин упомянул врата в своем дневнике. Вот уж кто, кажется, прочитал все книги на свете.

— Значит, врата времени могли бы стать нашим спасением? — нерешительно спросил я. — Путем в огненный век?

— Конечно. Почему их воздвигли? Чтобы начать все заново. Чтобы огненный век никогда не уходил дальше чем на ладонь; чтобы всегда можно было протянуть руку. Это потом мы поняли, что переписать прошлое не получится — никогда. Пришло отчаяние, а за ним мудрость… надеюсь. Врата стали возможностью, выбором, памятью. Твои родители правы, Квентин: если ты хочешь делать будущее, это путь в никуда. Но для того, кто устал и хочет отдыха… — Его губы иронически скривились. — Право, это не худший шаг.

— А вы устали больше, чем подаете вид…

— Разумеется, — пожал плечами Вельер. — Мне почти полвека. Но чтобы шагнуть во врата, нужно, чтобы было куда идти. А так — какой смысл? Это наказание, разлука… да и все равно ничего не изменится. Оставим это. Ты понимаешь, что завтрашний день не переписать? Что если нас уничтожат, это конец?

— Понимаю.

— И, зная это, упорствуешь? Не встанешь впереди и не поделишься знанием?

— Понимаю и отказываюсь, — повторил я. — Вы проговорились, Вельер. Когда вы говорили о Первом, помните? «Мы увидим друг в друге мужчин и женщин, и родятся волшебники», — вы знали, что Саймон прав. Знали и продолжали говорить о мести!

— Правитель лжет для общего блага, — холодно ответил Вельер. — Так же, как врали твои учителя-маги. Ты тоже о многом умолчал: волшебники Галавера куда слабее, чем кажутся.

Я вспомнил Марека, и у меня заныл живот. «Когда они поймут, что в их власти все вернуть, нам крышка».